Древняя Балаклава отпраздновала недавно свое 2 тысячи 500-летие! «Маленький Лондон» - именно так величали Балаклаву полтора столетия назад, во времена Крымской войны. А полтора тысячелетия назад она звалась Сюмболонь - гавань Предзнаменований. По одной из версий, нынешнее название города происходит от турецкого Балык-юва и переводится как «рыбье гнездо». Еще Гомер описывал это удивительное место в своей «Одиссее».
А поскольку рыбы здесь всегда было в изобилии, то основная масса балаклавских мужчин издревле занималась ее добычей, объединяясь для этого в рыбацкие артели. Балаклавские рыбаки начала прошлого века ловили сельдь, осетровых, черноморскую скумбрию, которую называли макрелью.
В самом начале 20 века Таврическое земство решило оценить состояние рыболовства в окрестных морских водах и поручило это сделать морскому биологу Сергею Алексеевичу Зернову - директору Севастопольской биологической станции. Обследование С.А. Зернова показало, что добыча сельди к концу 19-го века возросла, о чем свидетельствовало увеличение числа «солильных заведений»: в 1891 г. их было в Керчи, например, 28, а в 1902 году стало 87. Макрель добывали не в бухте, а в специально выбранных местах у открытого побережья, так называемых «макрельных заводах». Каждая артель имела свои постоянные места добычи.
В этот же период на Черном море у берегов Крыма бурно развивался крючной лов белуги и осетра. Это был новый вид промысла, ранее практиковавшийся лишь балаклавскими греками и распространившийся вдоль крымских берегов с 1886 - 87 годов. Крючным промыслом красной рыбы у берегов Крыма в 1902 г. было занято до 300 баркасов и ялов (около 1500 человек). В их число вошли и турецкие фелюги, которые участвовали в промысле по разрешениям либо тайком. В 1894 г. общий вылов белуги у Крыма оценивали в 30 000 пудов, а в 1904 г. только у Феодосии было добыто 32 000 пудов, а по всему Крыму - 50-60 тысяч пудов.
На крючной лов осетровых в прибрежной зоне следовало испрашивать разрешение. В 1901г. таких разрешений рыбацким артелям было выдано: в Феодосии 130, в Севастополе 35, в Балаклаве 34. Нужно, впрочем, учесть, что многие и тогда ловили без разрешений, браконьерили. В разгар промысла Зернов насчитал на побережье 270 фелюг и яликов, из них у Балаклавы и Севастополя - 42. Половина яликов - турецкие, остальные крымские, среди которых преобладали русские и греческие, а татарских артелей работало только 5.
В Российской Империи Таврическая губерния шла на втором месте после Астраханской по доходам городов от рыбных промыслов: Керчь, например, получала 12 000 руб., Феодосия - 216 руб., Балаклава - 133 руб. Так что доходы от рыбного промысла у балаклавских греков были весьма скромны.
Вот как рыбачили балаклавские греки в начале прошлого века. Поздней осенью рыбацкие артели, одна за другой, на яликах и фелюгах покидали свои родные места и переселялись к давно облюбованным местам промысла. К началу декабря вдоль побережья от Севастополя до Феодосии появлялись временные поселения рыбацких артелей. Каждая артель складывала «балаган» из камней и устраивала из паруса двускатную крышу. Баркасы лежали на берегу, дожидаясь своего часа. В таких лагерях рыбакам предстояло жить до самого апреля.
Во главе каждой артели стоял атаман. Атаман и члены артели работали на паях. За ялик было положено 0.5 пая или целый пай. А крючья тянули даже на два пая. Так что хозяин фелюги и снастей получал очень хорошую долю от общей выручки за продажу рыбы, а при личном участии в лове, и того больше. Если хозяин имел 2-3 ялика, то считался уже крупным предпринимателем. В Севастополе, например, таких людей было всего двое. Еще один владел 9 яликами.
Обычно самым молодым в артели был повар - кухарь. Он вставал первым еще до зари и готовил чай. Затем поднимались остальные, завтракали, брали с собой на день хлеб и воду, спускали ялики и уходили в море на весь день. Все ялики лагеря выходили в море на рассвете почти одновременно.
На каждом ялике было по 2-5 «ставок» - снастей, имеющих по 300 крючьев. Ставка состоит из бечевки, или «манны», длиной в 500 - 600 саж, на ней через каждые 2 сажени, стоит поводок - «парамбул», на поводке «английский» крючок. Ставка опускалась на дно, она была снабжена якорьком и буем. В качестве наживки использовались хамса, скумбрия, ставридка и другая рыбная мелочь. Иногда наживкой служила соленая рыбешка: на крючок через глаза нанизывали от 3 до 9 хамсинок. Лов велся вдали от берегов. (1 сажень - 2,134 м).
Сергей Зернов обнаружил, что опытные рыбаки много чего знают. Так, хорошим для лова считался северо-восточный ветер (рыбаки звали его «греко-ливантом»), рождающий поверхностное течение, направленное от Керчи к Севастополю. Не случайно были выбраны и глубины лова белуги - от 30 до 100 саженей, - именно на этой глубине зимой перемещается султанка, которая служит белуге кормом, наряду с хамсой, мерлангом и креветкой. В русских артелях принято было «сыпать» крючья поперек берега. Выбирали снасть ежедневно, если позволяла погода. Шторм приходилось пережидать. Рыбаки точно знали, сколько дней выживает попавшая на крючок белуга.
Вечером в лагерь рыбаков возвращались баркасы. Артельщики выгружали улов. Чаще всего это были белуги весом от 7 до 13 пудов каждая. Изредка попадались 30-пудовые рыбины, и совсем редко - гиганты в 45 пудов! (1 пуд - 16,38 кг).
К началу апреля лов полностью прекращался, и артельщики оставляли свои живописные лагеря до будущего сезона. Всю трудную романтику рыбацких будней описал в своих рассказах Александр Куприн. С его легкой руки балаклавских рыбаков и сегодня называют листригонами...
Сейчас в Балаклаве работает пять рыбацких артелей. Нынешние балаклавские рыбаки, как и их деды и прадеды, выходят из бухты перед рассветом. Под отвесными скалами, где даже небольшая зыбь так и норовит разбить баркас в щепки, они выбирают свои сети с кефалью, султанкой, пикшей. Вокруг летает несчетное количество чаек, вырывающих рыбу прямо из рук. Рыбацкие руки - один сплошной мозоль - порезаны сетями и исколоты иглами морских ершей-скорпен. Работа в море длится часов до одиннадцати утра.
В плохую погоду рыбаки сидят в «балагане» (так они, по вековечной традиции, называют свой рыбацкий приют - бытовку из двух комнат в старом здании), и один из их бригадиров - Виктор Михайлович Кураков - вспоминает, как еще до войны они с отцом уходили от этого причала на баркасах в море. В комнате царит полумрак, сильно пахнет рыбой и морем. Во второй комнате хранятся сети. Здесь же вялятся соленые бычки и ставридка, нанизанные на часто вбитые в рейку гвозди. В коридоре рыбаки распутывают сети на катрана - черноморскую акулу - и укладывают их в мешки.
Когда бригада возвращается со свежим утренним уловом, на причале ее встречает привычная компания, состоящая из заказчиков, местных котов и пограничников, которые придирчиво заглядывает в ящики с рыбой в поисках нарушений. Еще несколько лет назад рыбаки сразу после моря топали в своих прорезиненных куртках в ближайшую кофейню на набережной, где выпивали по чашечке кофе. Кофе - это у балаклавских «листригонов» было святое. Сейчас в кофейни на набережной их в таком виде не пустят, да и нет в Балаклаве прежних, прославленных еще Куприным кофеен. Вместо них рестораны с эспрессо и капучино из итальянских кофейных автоматов...
И сегодня в балаклавских рыбных рестранчиках подают юшку, жареную барабулю и ставридку, плов из мидий, шкару и другие рыбные деликатесы из свежей рыбы, которую только что выгрузили на причале. А в начале прошлого века в каждом балаклавском доме жарилась скумбрия-макрель. «Рыба готовилась в собственном соку. Это называлось «Макрель на шкаре» - самое изысканное кушанье местных греческих гастрономов...», - так писал Александр Куприн в рассказе «Макрель».
По вековечному своему маршруту - против часовой стрелки, по окружности моря от берегов Кавказа, от Трабзона и Синопа - рыба идет к Балаклаве. У рыбаков начинается очередной трудовой день. И бронзовый Куприн смотрит с набережной вслед баркасам, уходящим в море. Так продолжаются традиции старых рыбацких артелей Балаклавы.
Документ создан: Еще нет. Изменен: Еще нет